Метка: ОДНОИМЕННАЯ ПОВЕСТЬ ТАНЮХА

Одного из руководителей администрации по кличке Танюха, огромных размеров бабочку с отвисшими подмышками отправили ночью в тюрьму. На другой день, после переполоха Андрюха Подлецов, начальствующий над отделом местной администрации чиновник, сидел с друзьями в кабинете и говорил:
— Так, значит, богу угодно. От судьбы, как видно не уйдешь. Сейчас вот мы так разговариваем, а завтра, гляди, — тюрьма, сума, а то и смерть. Всякое бывает. Теперь взять к примеру хоть нашу, прости Господи начальницу Танюху, что по сути делала вид, что ремонтировала подъезды, а по сути денежки клала себе в карман..
Он говорил и жмурил свои подленькие глазки, а его приятельницы стареющие тетки Шкара Шмарина и Мокша Шутиха брали со стола сухарики, громко хрустели поедая их и слушали. Описав позор и беспомощность Татьяны Буньжаминовны, которая еще вчера была сильна и всеми уважаема, Подлецов продолжал со вздохом:

— Отзываются кошке мышкины слезки. Так ей, мошеннице и надо! Умела, тараканья кровь мошенничать, так пущай же теперь ответ даёт.
— Гляди, Андрей, как бы и тебе не досталось! — заикаясь заметила Мокша шутиха.
— А мне за что?
— А за то. Те воровали, а ты начальствующий над отделением куды глядел? -  с пензинским акцентом, скороговоркой проиндюшачила Леля...

- Небось ведь ты подписывал отчеты?  (Честно сказать эту женщину больше интересовали перчатки, которыми она подторговывала втихоря, чем судьбы этого бедолаги Подлецова)
— Экось, легко ли дело! — усмехнулся Андрюха. — Подписывал! Давали мне отчеты, ну и подписывал. Нешто я за всем должен следить? Мне что ни дай, я всё подмахну. Мне что мяч гонять на футбольном поле, что подписывать. Напиши ты сейчас, что я сетку от футбольных ворот украл, так я и то подпишу. Не время мне разбирать, да и некогда мне пустяками заниматься.
Потолковав о ремонтниках подъездов и о судьбе Татьяны Буньжоминовны ( Толстой Танюхи) Подлецов и его приятели отправились в парк к знакомому , который в этот день готовил дешевые беляши. Казак Лаврентий-хохотун тут же присоединился к разговору, дожаривая просроченные беляшики из просроченных продуктов.
Он не любил коррумпиров, так как считал их махинации своим личным упущением. Без него пилят бюджет, как это Такого простить он просто не мог...

Говорили только о Танюхиных махинациях. Уже подвыпивший Подлецов распылялся больше всех и уверял, что он давно уже предчувствовал этот крах и еще два года тому назад знал, Танюха этим кончит и что в ейной фирме не все чисто. Пока ели беляши, он описал с десяток противозаконных операций, которые ему были известны.
— Если ты знал, то отчего же ничего не предпринял? — спросила карлица Шкара, пятидесятитрехлетняя дура с толстым задом и короткими ногами, сидевшая напротив.
— Не я один, весь округ знал... — усмехнулся Андрюха. — Да и нет времени мне что либо предпринимать. Ну ее!
Доев испорченный беляш и вытерев засаленный рот грязной салфеткой он смачно зевнул и потянулся.
По-видимому, всё обстояло благополучно....

Когда же поздно ночью Подлецов вернулся к себе домой, мужикообразная жена с бакенбардами, отворявшая ему дверь, была бледна и от дрожи не могла выговорить ни одного слова.  Она тряслась всем телом и, как пьяная, бессмысленно выпяливая свои бельмы. Около нее со стаканом воды суетились  крайне взволнованные дочки
— Что такое? — спросил Подлецов и сердито покосился на страшную жену с бакенбардами. (Та, из ревности часто устраивала притворные скандалы)
— Сейчас следователь с полицией приходил... — ответила похожая на мужчину жена. — Обыскивали.
Подлецов поглядел вокруг себя. Шкафы, тумбочки, столы — всё носило на себе следы недавнего обыска. Минуту Подлецов простоял неподвижно, как в столбняке, ничего не понимая, потом все внутренности его задрожали и отяжелели.
В какие-нибудь две-три минуты он припомнил всё свое прошлое, но не нашел ни одной такой вины, которая заслуживала бы внимания полиции...
— Всё это ерунда... — сказал он, поднимаясь. — Это, должно быть, меня оговорили. Надо будет завтра пойти к депутату Подлещикову, тот все разъяснит и подскажет...
На другой день утром, после бессонной ночи, Андрюха, как всегда отправился на службу. В его отделе только и говорили о толстой Танюхе и её махинациях с ремонтом подъездов. Эти разговоры его не обеспокоили.  Он был уверен, что его оговорили и что если он сегодня поговорит с депутатом Подлещиковым, то следователю достанется за вчерашний обыск.

В десятом часу он побежал в управу к депутату, который знал все всегда первый и мог решать некоторые вопросы. На удивление Андрюхи  тот был трезвый.
—Евгений, что же это за ерунда? — начал он, наклоняясь к уху депутата. —Танюха воровала , а я-то тут причем? С какой стати? Представляешь, — зашептал он, — ночью-то у меня обыск был! Ей-богу... Осатанели они, что ли? За что меня трогать?
— А за то, что не нужно быть идиотом, — покойно ответил депутат. — Прежде чем подписывать, надо было читать...
— Что читать? Да гляди я в эти отчеты хоть тысячу лет, я ничего не пойму! Это не в футбол играть. Чёрта лысого я понимаю! Какой я бухгахтер? Мне говорила Танюха я и подписывал.
— Послушай. Кроме того, ты сильно отличился . Ты без всякого разрешения взял 200 000 рублей.
— Господи твоя воля! — удивился Андрюха. — Нешто я один брал? Ведь весь отдел брал! Если нужно я все верну и отдам долг. Господь с тобой! А кроме того, ежели, скажем, рассуждать по совести, нешто я сам взял эти деньги? Мне Танюха всучала. Бес ей в ноздрю. Возьми, говорит и возьми. Ежели, говорит, не берешь, то, значит, нам не доверяешь и сторонишься. Ты, говорит, возьми и жене на паликмахтера  дай, нехай бакенбарды подравняет. Я и взял.

— Ну, вот видишь: так могут рассуждать только идиоты. Во всяком случае, ты напрасно волнуешься. Суда вашей компании, конечно, не избежать, но, наверное, тебя оправдают.
Равнодушие и покойный тон депутата подействовали на Андрюху успокаивающе. Вернувшись на работу и застав приятелей, он опять хрустел баранки, пил чай и философствовал. Он уж почти забыл об обыске, и его беспокоило только одно обстоятельство, которое он не мог не заметить: у него почему-то совсем не варил желудок. Видать Лаврентий хохотун опять делал беляши из просроченных продуктов.
Вечером того же дня судьба сделала Подлецову еще один оглушительный сюрприз: на экстренном заседании администрации все служители отдела в том числе и Подлецов, были отстранены от должности, как находящиеся под судом и следствием.

Затем Андрюха потерял счет в сюрпризах, которые делала судьба, и для него быстро один за другим замелькали странные, небывалые дни, и каждый день приносил с собою какой-нибудь новый неожиданный сюрприз. Между прочим, следователь прислал ему повестку. От следователя вернулся он домой оскорбленный и униженный.
— Пристал, как с ножом к горлу: зачем подписывал? Подписывал, вот и всё! Нешто я нарочно? Говорила Танюха подписывай я и подписывал. Я и читать-то по путем не умею.
Пришли какие-то молодые люди с равнодушными лицами, опечатали компьютер и описали все имущество. Подозревая в этом интригу и по-прежнему не чувствуя за собой никакой вины, оскорбленный Подлецов стал бегать по всем инстанциям и жаловаться. Целыми часам ожидал он в приемных, сочинял длинные прошения, плакал, бранился. В ответ на его жалобы прокурор и следователь говорили ему равнодушно и резонно:
— Приходите, когда вас позовут, а теперь нам некогда.
А другие отвечали:
— Это не наше дело.

Депутат Подлещиков же, который, как казалось Подлецову, мог бы помочь ему, только пожимал плечами и говорил:

— Ты сам виноват. Не нужно быть таким идиотом...

А когда беготня утомила его и наступила нужда, он решил поехать к родителям в Старгород и заняться торговлей, но его не пустили из города. Семья уехала к родственникам, а он остался один.
Дни мелькали за днями. Без семьи, без работы и без денег, бывший начальник отдела, по целым дням ходил к своим приятелям, выпивал, закусывал и выслушивал советы. По утрам и вечерам он, чтобы убить время, ходил в церковь к знакомому попу, которому однажды помог списанной мебелью. Глядя по целым часам на иконы, он не молился, а думал. Совесть его была чиста, и свое положение объяснял он подлостью толстой Танюхи, которая обещала деньги и продвижение по службе; по его мнению, всё произошло только оттого, что молодой следователь обращает внимание на него, а не на воровку Танюху; ему казалось, что если бы какой-нибудь старый судья поговорил с ним по душам и подробно, то всё вошло бы в свою колею. Он не понимал почему именно его подписям уделяется такое большое внимание...

Дни бежали за днями, и наконец после долгой, томительной проволочки наступило время суда. Подлецов взял взаймы 500 рублей, и поехал в суд.
Суд продолжался целый день. Всё время суда Андрюха считая себя невинно -  пострадавшим, сидел среди товарищей по несчастью, слушал и ровно ничего не понимал. Настроение у него было враждебное. Он сердился, что его долго держат в суде, что нигде нельзя нормально поесть, что адвокатша  Забарова не понимает его и, как казалось ему, говорит не то, что нужно. Судья, казалось ему, судил не так, как бы следовало. Он не обращал на Андрюху почти никакого внимания, обращался к нему редко, как будто судили не его, а кого то другого.

Вопросы, которые задавал судья, были такого свойства, что, отвечая на них, Подлецов всякий раз возбуждал в присутствующих сослуживцев  подленькие ухмылки. Когда он порывался говорить о своих взглядах и убеждениях адвокатша Забарова  оборачивалась и делала непонятную гримасу, приглашенные свидетели  смеялась, а судья строго заявлял, что это к делу не относится. В своем последнем слове он сказал не то, чему учила его адвокатша Забарова, а совсем другое, тоже возбудившее смех.
В те страшные часы, когда присяжные совещались в своей комнате, он сердитый сидел в буфете и совсем не думал о процессе. Он не понимал, зачем судья с кем-то  совещается так долго, если всё так ясно, и что ему нужно от него. Ещё больше удивила Подлецова новость о том, что Танюху выпустили на свободу, так как она не подписывала финансовые документы. Подписывал их, как раз он по её указанию. По его мнению судьи это понимали, пожимали плечами, но ничего делать не могли. Подписей Танюхи нигде не было, мало того, она вновь работала на прежнем месте и казалось напрочь забыла своего подельника.
Проголодавшись он купил заскорузлый беляш за сорок рублей, тут же съел его и тотчас же почувствовал, как этот пережаренный продукт тяжелым комом заходил в его животе; начались отрыжка, изжога, боль... Тут он вспомнил хохотуна Лаврентия и загрустил.

Наконец, когда ему позволили сесть, встал прокурор и сказал что-то непонятное. Точно из земли выросши, появились откуда-то вооруженные охранники. Подлецову приказали встать и идти.
Теперь он понял, что его обвинили и взяли под стражу, но он не испугался и не удивился; в животе происходил такой беспорядок, что ему было совсем не до  того.
— Значит, меня теперь не выпустят? — спросил он у одного из охранников. — Ночевал он на жесткой кушетке, всю ночь чувствовал отвращение к беляшам и думал о футболе и  мужикообразной жене с бакенбардами. Почему- сердился он именно на неё.
Рано утром, когда небо стало синеть, ему приказали одеться и идти в суд для выслушивания приговора. Тут Подлецов узнал, что его приговорили к двум годам. И это не испугало его и не удивило. Ему почему-то казалось, что суд еще не кончился, что проволочка всё еще тянется и что настоящего «решения» еще не было... Жил он в тюрьме и каждый день ждал этого решения.
Только полгода спустя, когда пришли к нему прощаться мужикообразная жена с бакенбардами, когда он в тощей, нищенски одетой жене едва узнал свою футболистку, он понял, что судьба его уже решена и что, какое бы еще ни было новое «решение», ему уже не вернуть своего прошлого. И он в первый раз за всё время суда и тюремного заключения согнал со своего лица сердитое выражение и горько заплакал.